В 1837 году в петербургском журнале “Сын отечества” была опубликована литературно-краеведческая статья известного польского писателя Юзефа Крашевского “Пинск и его окрестности”. Вот отдельные фрагменты этой работы, поскольку они таят в себе поэзии о нашем крае не меньше, чем американские леса в произведениях Ф. Купера или старые шотландские замчища у В. Скотта.

“Наконец подъезжаю к самому Пинску, этому солнцу окрестностей, находящемуся в сношениях с Черным и Белым морями. Показалась издали колокольня бывшего иезуитского костела, и только. Тащусь я с нетерпением по пескам; кругом торчат скирды, стогн, корчмы, тополя; по сторонам дороги какие-то заплесневевшие пруды; дома о пятидесяти трубах, ветряные мельницы, стоящие как под наказанием; наконец вправо от дороги большой столб, украшенный резьбою, и с надписью на флаге, которую напрасно старался я прочесть. Остановив у заставы, ищут у вас водки; въезжаю в широкую грязную улицу: по обеим сторонам тянутся ряды деревянных домов, кое-где белеется каменный или поновее; остальные все старые и невзрачные. А мимо тащится длинный обоз чумацких повозок из-под Кобрина, Пружан, с рожью, пшеницею, всякого рода хлебом, которые возвращаться уже отсюда будут нагруженные солью; вокруг них увиваются кучи жидов в беличьих, лисьих, бараньих или овчинных шубенках, с черными, рыжими, красными, седыми бородами и без бород, в ермолках, шляпах, шапках, в чулках, босиком, в туфлях и сапогах, богатые, оборванные, словом, какие только могут быть жиды. Далее рынок, всегда оживленный и полный движения; по правую руку большой костел, бывший иезуитский, и валы старинного какого-то замка князей, может быть, еще пинских.

Как не удивляться чудному инстинкту, который за столько веков умел избрать это место для оседлости, у стечения нескольких рек, на дне баснословного моря? Сколько уже лет этому городу, а до сих пор не имеет даже каменных стен; скупой, как здешние торгаши, полный денег и не хочет строиться, не любит мостовой и доволен своей грязью, развалинами и деньгами.

Часть города, противоположная нашему въезду, называется Каролин; это дополнение Пинска, такое же болотистое, как и самый город, но надо его осмотреть, чтобы видеть важнейшую часть Пинска; берег, куда пристают суда с солью, откуда отходят с хлебом, водкою и т. п. Взгляд на берег весьма напоминает столь знакомые всеми виды Голландии, рассохшиеся и изломанные барки, с голыми мачтами (щеглами), стоящие на суше; множество лодок, обояников, челнов, барок; пинчуки в серых охабнях, с черными кушаками, с огнивом на ремешке, с люлькою (трубка) в зубах, с длинным и важным колтуном, вспершиеся на весла; жиды, сторожащие у берега; гости, выходящие из рогожаных кают, заспанные после ночного плавания; жидовки, запрашивающие в корчмы; факторы (торговцы), расспрашивающие потихоньку. Грунт этой картины: широко разлитая вода, озеро, болота, далее пески и пасмурное небо, как небо Голландии, и воздух густой, напитанный солью. Желал бы я живописцу представить вид этого места, особенно весною, когда растаяли снега и морем разлились воды, торговля ожила, толпы теснятся к берегу, плывут плоты, барки и чернобыльские дубы (дубовые челны), встречаемые с радостью и благословляемые хозяевами, а вся эта грязная и болотная людность Пинска стоит, смотрит, дышит этим движением торговли и промышленности”.

А этот текст взят из книги “Россия”. Полное географическое описание нашего Отечества”. Том 9. Под редакцией В. Семенова. Издание Санкт-Петербург, 1905 год.

"Пинчук по своему физическому строению, по языку и по одежде отличается от белоруса. Во всех отношениях он примыкает к жителям Волынского Полесья; следовательно, пинчуки принадлежат к малорусскому племени. Пинчуки редко бывают высокого роста; почти всегда он среднего роста, широкоплеч, плотного сложения. Высокорослые и сухопарые составляют исключение. Лицо пинчука широкое, крупное, со значительно более выдающимися скулами, чем у белоруса. Цвет волос преобладает черный; светлорусых очень мало и они встречаются преимущественно среди женщин. Женщины также крепкого сложения, коренасты, круглолицы и большей частью с серыми глазами. Вообще пинчук отличается силой и здоровьем, несмотря на болотистую местность, в которой живет. Быть может, этому способствует относительный достаток населения, который можно заметить, проезжая по Пинщине; наконец этому способствует обилие мясной пищи, так как дичи и рыбы водится множество, а пинчуки — прекрасные охотники и рыболовы.

Одежда пинчука проста. Головной убор мужчин состоит из барашковой шапки, которая летом заменяется соломенной шляпой местной работы. Иногда носят также войлочные широкополые шляпы немецкой работы. Черная пли коричневая свитка белорусского покроя, красный пояс, облегающий талию в несколько обхватов, наконец “куртка” — небольшая коротенькая курточка до пояса — вот и весь костюм пинчука.

Женская одежда состоит из длинной сорочки с длинными рукавами, расшитыми узорами, домотканой красной или синей суконной юбки, надеваемой обыкновенно по праздникам, в будние дни женщины носят холщовую юбку — “сподницу”, наконец набрасывают сверху “куртку” почти такого же покроя, как и мужская, но с вырезкой на груди.

Головной убор замужних женщин состоит из “намитки”, надеваемой самым разнообразным способом. Вся одежда, таким образом, составляется из домашнего материала.

Общий вид пинской деревни мало чем отличается от белорусской. Обилие лесного материала сказывается на размере построек: избы вообще обширны, и двор у хорошего хозяина обнесен рядом основательно сделанных построек. Домашняя жизнь пинчука носит очень мало следов городской культуры, особенно в глухих селениях. Все предметы домашнего обихода сделаны руками обитателей избы: не только самовар и керосиновая лампа составляют здесь большую редкость, но в доме пинчука не всегда найдете жестяную кружку, которую заменяет здесь дедовский деревянный ковш. Хороший хозяин-пинчук нехотя обращается даже к соседней мельнице, которую заменяют ручные жернова. Таким образом обстановка пинчука отличается большим консерватизмом, чем обстановка белоруса. Это тем более замечательно, что часть мужского населения Пинщины ежегодно отправляется на сплав.

Пинчуки — незаменимые плотовщики для тех плотов, которые идут вверх по Припяти. Плоты эти представляют собою корабельный лес, клепку и вообще дорогие сорта леса, который приготовляется на верхнем Приднепровье и идет по Припяти и каналам на Западный Буг и Вислу в Данцих. Такие плоты устраиваются в виде длинных полос, и каждая полоса поручается известной партии пинчуков. Несколько человек тянут на бечевках плоты, идя по береговой дорожке, а двое или трое, стоя на плоту, отталкивают концы его от берега. Если на речном берегу нет удобной тропы, то все плотовщики гонят дерево при посредстве шестов (“един”). Работа эта очень трудная, требующая не только навыка, но и громадной физической силы. Неудивительно поэтому, что крепкий, здоровый пинчук является незаменимым бурлаком.

Но зато тяжелая работа пинчука требует сильного подкрепления, которое плотовщики находят в водке. Одно из непременных условий, которое ставится в контракт, заключаемый плавщиками с их хозяином, — это известное количество водки, которое он должен отпускать еженедельно.

Кроме того, когда требуется усилить работу, когда на реке свирепствует буря, и противный ветер мешает движению вверх по реке, приказчики немедленно прибегают к раздаче водки для усиления работы. Вообще вся обстановка сплава такова, что неминуемо развращает пинчука, приучая его к злоупотреблению спиртным. Редкий работник приносит из сплава домой какие-нибудь жалкие остатки из своего летнего заработка: все обыкновенно пропивается в пути.

Пьянство ведет за собой буйство. Скромный, смирный в домашней обстановке, пинчук является буйным и сварливым во время сплава. Когда плоты приближаются к какому-нибудь прибрежному городу или местечку, всегда можно наблюдать любопытную картину: базарные торговки запирают свои лавочки, снимают товар с ларей и поспешно удаляются: всем хорошо известны привычки пинчука, который под влиянием выпитой водки начинает буйствовать. Печально, что и случаи убийства и падения пьяных в воду обычны среди плотовщиков."